Маркевич перелом книга

Комментарии для сайта Cackle

Вы находитесь на новой версии портала Национальной Электронной Библиотеки. Если вы хотите воспользоваться старой версией,
перейдите по ссылке .

„Перелом.“ Б.М. Маркевича

Этот последний роман г. Маркевича (только что изданный отдельно и очень красиво г. Сувориным) есть ни что иное как продолжение другого прекрасного произведения его – Четверть века тому назад.

Почитатель таланта г. Маркевича (таланта в одно и то же время столь изящного и столь сильного) с радостию встречает в Переломе прежних знакомых своих: красавицу и умную авантюристку Ольгу Ранцеву, ее простого и благородного мужа; отвратительную и вместе с тем крайне забавную княгиню Аглаю Шастунову (мать идеальной Лины, умершей в первом романе); ее неизменного Зяблина; Ашанин, привлекательный, красивый и добрый московский Дон Жуан, тоже является здесь, хотя и на десять лет позднее, но почти всё тем же. Юношу Славянофила Гундурова, сосланного в первом романе, по проискам графа Анисьева, в Переломе мы видим деятельным членом коммиссии по крестьянскому вопросу. Политическая роль его похожа на ту, которую играл Юрий Федорович Самарин в деле освобождения крестьян.

В новом романе мы, между прочим, присутствуем при весьма печальной кончине отца г-жи Ранцевой, исправника старого стиля, эстетика и взяточника, Елпидифора Мартыновича Акулина, и знакомимся с исправником новой либеральной формации – Факирским (в романе Четверть века он был, кажется, мечтательным студентом). – Красивый „преторианец“ Анисьев теперь уже достиг высших должностей.

Сверх всех этих прежних знакомых наших, до конца очень верно выдержанных автором, мы здесь встречаем много новых лиц, отчасти очень умно задуманных и художественно изображенных, отчасти же чуть-чуть не прямо списанных с весьма известных особ. Из числа лиц новых и вымышленных особенно замечательны: Троекуров, кавказский молодой герой, богач, истый барин русский, патриот и отличный мировой посредник; влюбленная в него энергическая и оригинальная княжна Кира Кубенская и пожилой придворный, граф Наташанцев, поклонник Ольги Ранцевой.

К числу же почти портретов, как говорят, надо отнести государственных деятелей: графа Вилина, блистательного VIавлинова, Ягина и отчасти даже знакомого нам еще из „25 лет тому назад“ – графа Анисьева. Потом – художников (уж не литераторов ли?): ядовитого и остроумного Топыгина, пустого болтуна Гаврилкина и Самурова, „старого монархиста, сочувствующего нигилистам“, даровитого и тонкого, но, по безхарактерности, желающего и в „легальности“ пребыть, и угодить либеральному сброду, всем стремлениям которого он сочувствует.

За сходство ненадежного „художника“ Самурова и непоколебимого, угрюмого графа Вилина, с их действительными оригиналами, пишущий эти строки может ручаться, так как ему пришлось видеть и знать несколько и того, и другого: и тяжелого, строгого государственного мужа, и того „русского Мессонье“, которого имел в виду г. Маркевич, – весьма симпатичного и весьма ненадежного.

Всё это в высшей степени любопытно и занимательно. Прочтя первые главы Перелома, оторваться уже нет возможности. Автор приковывает вас к своей книге, и первое впечатление, особенно при непрерывном чтении отдельного издания, таково, что критиковать „рационально“ нет ни малейшей охоты, а является одно желание воскликнуть: „Прекрасно! Прекрасно! и, подумав, прибавить еще:

– Нет, не оскудела еще Русская земля литературными силами!

Уже потом, позднее, являются какие-то поползновения на более внимательную критику.

Например, если сравнивать г. Маркевича с самим собою, то можно найти, что Перелом выше всех прежних его сочинений, за исключением Четверти века назад. Роман Четверть века написан с необычайною теплотой, удивительною искренностью и правдой поэзии. Если у графа Льва Толстого в „Анне Карениной“ нас поражает особенного рода удивительный, безпристрастный, почти научный по своей истине и тонкости психический анализ самых разнообразных оттенков, за то у г. Маркевича мы найдем больше лиризма и движения, больше любви к изображаемой действительности.

В Переломе, пожалуй, движения драматического еще больше, чем в Четверти века, но теплоты и живописной поэзии гораздо меньше.

Чему это приписать, не знаю: тому ли, что автор время, изображаемое в Четверти века, любит гораздо больше, чем шестидесятые года; тому ли, что и в самом деле то время было лучше (в эстетическом, по крайней мере, отношении); или, наконец, просто самому сюжету и месту действия. (Подмосковное княжеское имение 50-х годов. ) Не знаю!

Впрочем, и в Переломе есть страницы полные чувства и глубокого драматизма: таковы сцены смерти Ольги Ранцевой и сцена прощанья севастопольского героя с несчастным мальчиком-сыном, которого совратил гнусный Овцын в нигилизм.

Роман этот, сверх того, имеет и достоинство историческое. Автор близко знаком с жизнью высшего Петербургского круга, и многие действительные и драматические черты той эпохи, которая на этот раз избрана г. Маркевичем, будут, благодаря его блестящему произведению, сохранены для потомства.

О нигилисте Овцыне мы умалчиваем. Он здесь очень кстати; он даже необходим. Но этого рода молодые русские люди до того в действительности грубы и как-т ο мерзостно–несложны, что их изображать в романах довольно верно стало так же легко, как изображать карандашом и красками какого-нибудь пьяного, старого пролетария, с красным носом и в лохмотьях, выходящего из кабака.

У Овцыных есть только одно подобие качества – это их смелость. Но ведь и урод Ферсит (презрительный Терзит, по выражению Жуковского) был довольно смел, грубил даже царям и т.п.; но это не мешает ему казаться рядом с Ахиллом и Диомедом столь же гадким, сколько кажется нам противным революционер Иринарх рядом с Троекуровым, Ашаниным, Гундуровым и со столькими порядочными людьми, изображаемыми г. Маркевичем в его превосходных произведениях.

Источник статьи: https://azbyka.ru/otechnik/Konstantin_Leontev/vostok-rossija-i-slavjanstvo/24

Статьи: Классика

Михаил Смолин
Забытый консервативный писатель — Болеслав Маркевич

МАРКЕВИЧ БОЛЕСЛАВ МИХАЙЛОВИЧ (1822, C.-Петербург — 18(30).11.1884, С.-Петербург) — русский прозаик, политический публицист и литературный критик. По одним сведениям происходил из дворян, по другим из обер-офицерских детей. Свое детство провел в Киеве и в Волынской губернии, получив хорошее домашнее воспитание.

В 1836 Б.М. Маркевич вместе с родителями переехал в Одессу, где поступил в гимназию при Ришельевском лицее. С 1838 — стал студентом юридического факультета Ришельевского лицея. Вскоре после окончания лицея (в 1841), Б.М. Маркевич в С.-Петербурге поступает на службу в 1842 в министерство государственных имуществ. В 1848-1854 — состоял в канцелярии московского генерал-губернатора. С 1854 — снова вернулся в С.-Петербург и служил до 1860 по министерству государственного контроля, когда из-за конфликта с государственным секретарем В.П. Бутковым.

С 1863 был чиновником особых поручений при министерстве внутренних дел, а с 1866 переведен на ту же должность по министерству народного просвещения.

С 1873 — назначен членом Совета министерства народного просвещения.

Б.М. Маркевич был одним из ярких представителей светского обществ, где он снискал большую популярность своим умом, внешней красотой, обходительностью, драматическим талантом (исполнением ролей в любительских спектаклях и чтении) и пением.

Одновременно с чиновной карьерой и широким успехом в светском обществе, Б.М. Маркевич был привечаем и при Дворе. В 1866 — стал камергером.

В литературе начинал как водевилист («Первый день брака» (1858), «Китайская роза» (в соавторстве с В.П. Бегичевым, 1860)).

Начиная с 60-х годов он принимает активное участие в катковских изданиях как романист, театральный и литературный критик (циклы «Из Петербурга» (1863—1873), «С берегов Невы» (1878—1883)). Будучи доверенным лицом М.Н. Каткова в петербургских бюрократических сферах, снабжал его различной политической информацией.

Так же Б.М. Маркевич сотрудничал в петербургских газетах «Русский мир» (1871—1875), «Биржевые ведомости» (1870—1871), «С.-Петербургские ведомости» (1875—1883), а также в «Голосе» и в «Гражданине». Чтобы он ни писал, где бы он не печатался всюду он отстаивал русские взгляды, не оглядываясь поминутно на мнения Европы. Так в одном своем письме он говорил: «Я же, дорогой друг, с гордостью, принимаю это прозвище татарина, с презрением брошенное нам просвещенным западом и проклинаю того из моих предков, который ослепленный фальшивым блеском этой цивилизации, отрекся от своего восточного варварства, чтобы стать поляком и католиком, т. е. сознательным палачом христиан, на жаловании у турок. Я счастлив сознанием, что я русский в душе, т. е. принадлежу сердцем к единственной нации, с негодованием протестующей против отвратительного образа действий просвещенной Европы, относительно греков и славян на востоке» (Письмо к графу А.К. Толстому // Письма Б.М. Маркевича к графу А.К. Толстому, П.К. Щебальскому и другим. СПб., 1888. С. 138).

Ему глубоко претили радикальные семинаристы (Чернышевский, Добролюбов) пришедшие в литературу в 50-е и 60-е годы, но особенно, ему были ненавистны дворяне-интеллигенты бредившие о конституциях и революциях. С огромным презрением к их разрушительной роли в русской жизни, он писал: «если семинарство кинулось в радикализм социалистического оттенка в силу всего своего печального, грубого и приниженного быта, то в дворянской среде явление это следует именно искать в этой (passez moi le terme) либеральной мастурбации на всякие парламентарные и республиканские порядки запада, которой предавались у нас в прошлое царствование не малое число культурных тунеядцев, что им нисколько не мешало злоупотреблять своим помещичьим правом, проигрывать крестьян своих в карты и предоставлять воспитание своих детей произволу матушки-судьбы» (Письмо от 23 июля 1880 г. Н.К. Щебальскому // Письма Б.М. Маркевича к графу А.К. Толстому, П.К. Щебальскому и другим. СПБ., 1888. С. 154).

М. долго не верил в свой литературный талант, на фоне таких гениев, как И.С. Тургенев, граф Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский. Первым его крупным литературным опытом был роман «Типы прошлого» (Русский вестник, 1867, № 8—12, отд. изд. М., 1867). В центре романа образ радикала из крепостных Кириллина, воспитанного и образованного своим барином, озлобленного на весь свет, ищущего многие годы мести своему благодетелю. Случайно встретившись через много лет с дочерью своего бывшего барина он добивается ее любви и тем осуществляет свою месть.

Далее последовал роман «Забытый вопрос» считавшийся некоторыми литературными критиками его лучшим романом. Роман собственно о восприятии ребенком распада семьи, из-за нравственного падения матери. От имени мальчика, Левы, передается вся глубина страданий детской души за вину матери.

В 1873 году Б.М. Маркевич опубликовал роман «Марина из Алого Рога» (Русский вестник, 1873, № 1—3), сюжет которого завязан вокруг истории молодой девушки, Марины (дочери управляющего крупным имением), увлекшейся радикальными идеями нигилистов и постепенным отходом от этих взглядов под воздействием двух дружески к ней настроенных дворян – владельца имения и его приятеля.

Эта вещь возбудила особую неприязнь радикальной критики. В письме графу А.К. Толстому Б.М. Маркевич писал, по поводу брани выпавшей на его долю: «Представьте себе общество, которое, как вы знаете, не способно составить самого простого силлогизма; представьте себе панургово стадо, которому два, три пастуха (при стаде должны быть и пастухи) указывают на это произведение, как на произведение реакционера, обскуранта «врага реформ и свободы», потворщика деспотизма и к тому же, о ужас! Ярого сторонника «идиотического классицизма». Чего же вы хотите от этих баранов? Они, конечно, враждебно блеют. Вы говорите о людях «не принадлежащих к известной клике». Они, пожалуй и не принадлежат к ней, но вторят ей за неимением собственного суждения, независимых мыслей, а главное, боясь более всего на свете, чтобы их не упрекнули в отсутствии либерализма. Вот он священный идеал, альфа и омега, великий Пан, которому все приносится в жертву. Преступным можно быть, это даже теперь очень принято, — дураком даже должно быть, но, попробуйте дотронуться до смердящей мишуры, под которой копошится гном «петербургского либерализма» и вас тот час-же осыплют ругательствами» (Письмо от 25 сентября 1873 г. графу А.К. Толстому // Письма Б.М. Маркевича к графу А.К. Толстому, П.К. Щебальскому и другим. СПБ., 1888. С. 127).

В семидесятые годы Б.М. Маркевич написал несколько повестей «Две маски» (Русский вестник, 1874, №12), «Княжна Тата» (Русский вестник, 1879, №7), «Лесник» («Нива», 1880, №41—45).

Б.М. Маркевич, как писатель наиболее известен, своей трилогией — «Четверть века назад» (Русский вестник, 1878, №4, 6—8, 10—12; отд. изд. М., 1879), «Перелом» (Русский вестник, 1880, №2—10, 1881, №1—12), «Бездна» (Русский вестник, 1883, №1—11, 1884, №5—11, отд. изд. М., 1883—1884).

В трилогии Б.М. Маркевич дает панораму общественной жизни России начиная с 40-х годов когда появилось разделение общества на славянофильство и западничество, через эпоху освобождения крестьян и конституционную смуту конца царствования Александра II. Патриотических славянофилов-либералов в трилогии олицетворяет помещик Гундоров (прототипом которого многие считали Юрия Самарина), влюбленный в главную героиню княжну Лину Шастунову.

Общей мыслью этих последних романов Б.М. Маркевич являлась губительность, как радикального космополитизма, так и славянофильствующего либерализма и их содействие революционному духу в обществе. Особый интерес трилогии придавало портретное сходство многих литературных героев с реальными историческими лицами. Наиболее удачным в художественном отношении, считается первый роман трилогии.

«Я знаю, — писал Б.М. Маркевич, — что «четверть века» имеет большой успех, что о нем говорят во всех слоях общества, начиная с кабинета Императрицы, которой читают его по вечерам и кончая студенческими кружками; мне представляются люди, т. е. просят представить их мне лица, с которыми я не имею ничего общего; я получаю от неизвестных каких-то барынь восторженные письма; мне, наконец, словно молодому человеку, назначаются свидания в маскарадах анонимки, подписывающиеся «Ольга», «une boykaya barischnia». Но точно также, как я без всякой скромности сообщаю вам об этом, я самым искренним образом скажу вам, что убежден, что успех этот следует гораздо менее отнести к моему искусству, чем к «симпатичности», как вы прекрасно заметили, того исчезнувшего мира, который изображен мною» (письмо от 24 января П.К. Щебальскому // Письма Б.М. Маркевича к графу А.К. Толстому, П.К. Щебальскому и другим. СПБ., 1888. С. 145).

Соч.: Повести и рассказы. Вып. 1, СПб., 1883; Полное собрание сочинений, т. 1-11, СПб., 1885; Полное собрание сочинений. Т. 1-11, М., 1912.

Источник статьи: https://fondiv.ru/articles/6/282/