Гипсовую повязку при переломах впервые в россии наложил
Одно из важнейших изобретений гениального русского врача, первым использовавшего наркоз на поле брани и приведшего в армию медсестер
Представьте себе обычный травмпункт — скажем, где-нибудь в Москве. Вообразите, что вы оказываетесь там не по личной надобности, то есть не с травмой, которая отвлекает вас от любых посторонних наблюдений, а в качестве случайного прохожего. Но — с возможностью заглянуть в любой кабинет. И вот, проходя по коридору, вы замечаете дверь с надписью «Гипсовая». А что за нею? За нею — классический медицинский кабинет, вид которого отличается разве что низкой квадратной ванной в одном из углов.
Да-да, это то самое место, где на сломанную руку или ногу, после первичного осмотра врачом-травматологом и сделанного рентгена, наложат гипсовую повязку. Зачем? Чтобы кости срастались так, как надо, а не как попало. И чтобы при этом кожа все-таки могла дышать. И чтобы неосторожным движением не потревожить сломанную конечность. И… Да что тут спрашивать! Ведь каждый знает: раз что-то сломано — надо накладывать гипс.
А ведь этому «каждый знает» — от силы 160 лет. Потому что впервые гипсовую повязку как средство лечения применил в 1852 году великий русский врач, хирург Николай Пирогов. До него подобного не делал никто в мире. Ну, а после него, получается, делает кто угодно и где угодно. Но «пироговская» гипсовая повязка — это как раз тот приоритет, который в мире никем не оспаривается. Просто потому, что невозможно оспорить очевидное: тот факт, что гипс как медицинское средство — одно из чисто русских изобретений.
Портрет Николая Пирогова художника Ильи Репина, 1881 год.
Война как двигатель прогресса
К началу Крымской войны Россия оказалась во многом не готова. Нет, не в смысле того, что она не знала о грядущем нападении, как СССР в июне 1941-го. В те далекие времена привычка говорить «иду на вы» была еще в ходу, да и разведка с контрразведкой еще не были так развиты, чтобы тщательно скрывать подготовку к атаке. Не готова страна была в общем, экономико-общественном смысле. Не хватало современного оружия, современного флота, железных дорог (и это оказалось критическим!), ведущих к театру военных действий…
А еще в российской армии не хватало врачей. К началу Крымской войны организация медицинской службы в армии шла в соответствии с руководством, написанным за четверть века до того. Согласно его требованиям, после начала военных действий в войсках должно было насчитываться более 2000 врачей, почти 3500 фельдшеров и 350 фельдшерских учеников. В реальности же не хватало никого: ни медиков (десятой части), ни фельдшеров (двадцатой части), а их учеников не было вообще.
Казалось бы, не такая уж и существенная нехватка. Но тем не менее, как писал военный исследователь Иван Блиох, «в начале осады Севастополя один врач приходился на триста человек раненых». Чтобы изменить это соотношение, по сведениям историка Николая Гюббенета, за время Крымской войны на службу были приняты более тысячи врачей, в том числе иностранцы и студенты, получившие диплом, но не закончившие обучение. И почти 4000 фельдшеров и их учеников, половина из которых в ходе боевых действий вышла из строя.
В такой обстановке и с учетом свойственной, увы, русской армии того времени тыловой организованной беспорядочности, число навсегда выведенных из строя раненых должно было достигнуть как минимум четверти. Но как стойкость защитников Севастополя изумила готовившихся к быстрой победе союзников, так и усилия медиков дали неожиданно куда более хороший результат. Результат, у которого было несколько объяснений, но одно имя — Пирогов. Ведь именно он ввел в практику военно-полевой хирургии иммобилизирующие гипсовые повязки.
Что это дало армии? В первую очередь,— возможность возвращать в строй многих из тех раненых, кто несколькими годами раньше просто лишился бы руки или ноги в результате ампутации. Ведь до Пирогова этот процесс был устроен очень просто. Если на стол хирургам попадал человек с перебитой пулей или осколком рукой или ногой, его чаще всего ждала ампутация. Солдатам — по решению врачей, офицерам — по результатам переговоров с врачами. В противном случае раненый все равно с большой вероятностью не вернулся бы в строй. Ведь незафиксированные кости срастались как попало, и человек оставался калекой.
Из мастерской — в операционную
Как писал сам Николай Пирогов, «война есть травматическая эпидемия». И как для всякой эпидемии, для войны должна была найтись какая-то своя, образно говоря, вакцина. Ею — отчасти, потому что далеко не все ранения исчерпываются перебитыми костями — и стал гипс.
Как это часто бывает с гениальными изобретениями, доктор Пирогов придумал делать свою иммобилизирующую повязку буквально из того, что лежит под ногами. Вернее, под руками. Поскольку окончательное решение использовать для повязки гипс, смоченный водой и зафиксированный бинтом, пришло к нему в… мастерской скульптора.
В 1852 году Николай Пирогов, как он сам вспоминал полтора десятилетия спустя, наблюдал за тем, как работает скульптор Николай Степанов. «Я в первый раз увидел… действие гипсового раствора на полотне, — писал врач. — Я догадался, что его можно применять в хирургии, и тотчас же наложил бинты и полоски холста, намоченные этим раствором, на сложный перелом голени. Успех был замечательный. Повязка высохла в несколько минут: косой перелом с сильным кровяным подтеком и прободением кожи… зажил без нагноения и без всяких припадков. Я убедился, что эта повязка может найти огромное применение в военно-полевой практике». Как, собственно, и случилось.
Но открытие доктора Пирогова стало результатом не только случайного озарения. Над проблемой надежной фиксирующей повязки Николай Иванович бился не первый год. К 1852-му году за спиной Пирогова был уже опыт применения липовых лубков и крахмальной повязки. Последняя представляла собой нечто весьма похожее на гипсовую повязку. Пропитанные раствором крахмала куски холста слой за слоем накладывали на сломанную конечность — точно так же, как в технике папье-маше. Процесс это был довольно долгий, крахмал застывал не сразу, а повязка получалась громоздкой, тяжелой и неводостойкой. К тому же она плохо пропускала воздух, что негативно влияло на рану, если перелом был открытым.
К тому же времени уже были известны и идеи с использованием гипса. Скажем, в 1843 году тридцатилетний врач Василий Басов предложил фиксировать сломанную ногу или руку алебастром, насыпанным в большой ящик — «перевязочный снаряд». Затем этот ящик на блоках поднимали к потолку и в таком положении крепили — почти так же, как сегодня в случае необходимости крепят загипсованные конечности. Но вес был, конечно, запредельным, да и воздухопроницаемость — никакой.
А в 1851 году голландский военный врач Антониус Матейсен ввел в практику свой способ фиксации сломанных костей с помощью натертых гипсом бинтов, которые накладывались на место перелома и прямо там смачивались водой. Об этом новшестве он написал в феврале 1852 года в бельгийском медицинском журнале Reportorium. Так что идея в полном смысле слова витала в воздухе. Но только Пирогов смог в полной мере оценить ее и найти самый удобный способ гипсования. И не где-нибудь, а на войне.
«Предохранительное пособие» по-пироговски
Вернемся в осажденный Севастополь, во времена Крымской войны. На нее уже знаменитый к тому времени хирург Николай Пирогов приехал 24 октября 1854 года, в самый разгар событий. Именно в этот день состоялось печально знаменитое Инкерманское сражение, закончившееся для русских войск крупной неудачей. И тут недостатки организации медицинской помощи в войсках проявили себя в полной мере.
Картина «Двадцатый пехотный полк в сражении при Инкермане» художника Давида Роуландса. Источник: wikipedia.org
В письме своей жене Александре 24 ноября 1854 года Пирогов писал: «Да, 24 октября дело не было нежданное: его предвидели, предназначили и не позаботились. 10 и даже 11000 было выбытых из строя, 6000 слишком раненых, и для этих раненых не приготовили ровно ничего; как собак, бросили их на земле, на нарах, целые недели они не были перевязаны и даже не накормлены. Укоряли англичан после Альмы, что они ничего не сделали в пользу раненого неприятеля; мы сами 24 октября ничего не сделали. Приехав в Севастополь 12 ноября, следовательно, 18 дней после дела, я нашел слишком 2000 раненых, скученных вместе, лежащих на грязных матрацах, перемешанных, и целые 10 дней почти с утра до вечера должен был оперировать таких, которым операции должно было сделать тотчас после сражения».
Именно в этой обстановке таланты доктора Пирогова проявились в полной мере. Во-первых, именно ему принадлежит заслуга во введении в практику системы сортировки раненых: «Я первый ввел сортировку раненых на севастопольских перевязочных пунктах и уничтожил этим господствовавший там хаос», — писал об этом сам великий хирург. По Пирогову, каждого раненого нужно было отнести к одному из пяти типов. Первый — безнадежные и смертельно раненые, которым нужны уже не врачи, а утешители: медсестры или священники. Второй — тяжело и опасно раненые, требующие безотлагательной помощи. Третий — тяжелораненые, «требующие также неотлагательного, но более предохранительного пособия». Четвертый — «раненые, для которых непосредственное хирургическое пособие необходимо только для того, чтобы сделать возможную транспортировку». И, наконец, пятый — «легкораненые, или такие, у которых первое пособие ограничивается наложением легкой перевязки или извлечением поверхностно сидящей пули».
А во-вторых, именно здесь, в Севастополе, Николай Иванович стал широко использовать только-только изобретенную им гипсовую повязку. Насколько большое значение он придавал этому новшеству, можно судить по простому факту. Именно под него Пирогов выделил особый тип раненых — требующих «предохранительного пособия».
О том, насколько широко применялась гипсовая повязка в Севастополе и, вообще, в Крымской войне, можно судить только по косвенным признакам. Увы, даже педантично описывавший все происходившее с ним в Крыму Пирогов не позаботился оставить потомкам точные сведения на этот счет — в основном оценочные суждения. Незадолго до смерти, в 1879 году Пирогов писал: «Гипсовая повязка в первый раз введена мною в военно-госпитальную практику в 1852-м, и в военно-полевую в 1854 годах, наконец, … взяла свое и сделалась необходимою принадлежностью полевой хирургической практики. Я позволю себе думать, что введение мною гипсовой повязки в полевую хирургию, главным образом содействовало и распространению в полевой практике сберегательного лечения».
Вот оно, то самое «сберегательное лечение», оно же «предохранительное пособие»! Именно для него и применялась в Севастополе, как ее назвал Николай Пирогов, «налепная алебастровая (гипсовая) повязка». А частота ее применения прямо зависела от того, как много раненых врач старался уберечь от ампутации — а значит, какому числу бойцов нужно было наложить гипс на огнестрельные переломы рук и ног. И видимо, счет им шел на сотни. «У нас вдруг привалило до шестисот раненых в одну ночь, и мы сделали в течение двенадцати часов слишком семьдесят ампутаций. Эти истории повторяются беспрестанно в различных размерах», — писал Пирогов своей жене 22 апреля 1855 года. А по свидетельству очевидцев, применение пироговской «налепной повязки» позволило сократить число ампутаций в несколько раз. Получается, только в тот кошмарный день, о котором хирург рассказывал своей жене, гипс наложили двум-трем сотням раненых!
Николай Пирогов в Симферополе. Художник не известен. Источник:garbuzenko62.ru
И надо помнить, что в осаде оказался весь город, не только войска, и среди тех, кто получал новейшую помощь от помощников Пирогова, было и множество гражданских жителей Севастополя. Вот что писал об этом сам хирург в письме своей жене от 7 апреля 1855 года: «На перевязочный пункт, кроме солдат, приносят и женщин детей с оторванными членами от бомб, которые падают в Корабельную слободку – часть города, где еще, несмотря на видимую опасность, продолжают жить матросские жены и дети. Мы заняты и ночь и день, и ночью, как нарочно, еще более чем днем, потому что все работы, вылазки, нападения на ложементы и т. п. производятся ночью […] …Сплю и провожу целый день и ночь на перевязочном пункте — в Дворянском собрании, паркет которого покрыт корой засохшей крови, в танцевальной зале лежат сотни ампутированных, а на хорах и биллиарде помещены корпия и бинты. Десять врачей при мне и восемь сестер трудятся неусыпно, попеременно, день и ночь, оперируя и перевязывая раненых. Вместо танцевальной музыки раздаются в огромном зале Собрания стоны раненых».
Гипс, эфир и сестры милосердия
«Сотни ампутированных» — это значит, тысячи загипсованных. А загипсованных — значит, спасенных, поскольку именно смертность от ампутаций была одной из самых распространенных причин гибели русских солдат в годы Крымской войны. Так стоит ли удивляться, что там, где присутствовал Пирогов с его новинкой, смертность резко шла на убыль?
А ведь заслуга Пирогова не только в том, что именно он первым в мире применил гипсовую повязку в военно-полевой хирургии. Ему же принадлежит, скажем, первенство в применении эфирного наркоза в условиях госпиталя действующей армии. Причем сделал он это еще раньше, летом 1847 года, во время своего участия в Кавказской войне. Госпиталь, в котором оперировал Пирогов, располагался в тылу у войск, осаждавших аул Салты. Именно сюда по распоряжению Николая Ивановича доставили все необходимое оборудование для эфирного наркоза, который он в первый раз опробовал 14 февраля того же года.
За полтора месяца осады Салты Пирогов провел почти 100 операций с эфирным наркозом, причем немалая их часть была публичной. Ведь доктору Пирогову нужно было не только прооперировать раненых, но и убедить их в том, что наркоз — это безопасное и нужное для дела средство. И этот прием возымел свое действие, а кое в чем даже превзошел ожидания врача. Насмотревшиеся на товарищей, которые переносили хирургические манипуляции с безмятежными лицами, солдаты настолько уверовали в способности Пирогова, что несколько раз после этого пытались добиться от него прооперировать уже погибших товарищей, веря, что этот врач может все.
Все не все, но многое Пирогов действительно мог. В Севастополе он тоже широко использовал эфирный наркоз — а значит, делал все для того, чтобы раненые не погибали у него на столе от болевого шока. Точное число спасенных таким образом подсчитать тяжело, но если на счету у Николая Ивановича было свыше 10 000 операций с наркозом, то как минимум половина из них пришлись на севастопольские времена.
Гипс, эфир, сортировка раненых… Есть ли что-то еще, что Пирогов сделал первым из коллег? Есть! Ему можно поставить в заслугу введение в русской армии такого института, как сестры милосердия. Николай Иванович был одним из инициаторов создания Крестовоздвиженской женской общины сестер милосердия, участницы которой сыграли огромную роль в спасении раненых под Севастополем. «Дней пять тому назад приехала сюда Крестовоздвиженская община сестер Елены Павловны, числом до тридцати, принялась ревностно за дело; если они так будут заниматься, как теперь, то принесут, нет сомнения, много пользы, — пишет Пирогов своей жене в письме из Крыма от 6 декабря 1854 года. — Они день и ночь попеременно бывают в госпиталях, помогают при перевязке, бывают и при операциях, раздают больным чай и вино и наблюдают за служителями и за смотрителями и даже за врачами. Присутствие женщины, опрятно одетой и с участием помогающей, оживляет плачевную юдоль страданий и бедствий».
Первый отряд русских сестер милосердия перед отъездом в район боевых действий во время Крымской войны, 1854 год. Фото из архива музея-усадьбы Н.И.Пирогова в Виннице / Репродукция ТАСС
Получив под свое начало сестер милосердия, Пирогов довольно быстро ввел между ними разделение по специализации. Он разделил их на перевязочных и операционных, аптечных, дежурных, транспортных и хозяек, отвечавшим за питание. Не правда ли, знакомое деление? Получается, что и его первым ввел все тот же Николай Пирогов…
«…Прежде других наций»
Великие люди потому и великие, что остаются в памяти благодарных потомков не каким-то одним своим достижением, а многими. Ведь умение увидеть новое, облечь его в форму и ввести в оборот не может исчерпаться в каком-то одном изобретении или нововведении. Так и Николай Иванович Пирогов вошел в отечественную и мировую историю медицины сразу несколькими своими новшествами. Но прежде всего — как изобретатель гипсовой повязки.
Так что теперь, встретив на улице или во дворе человека с гипсовой повязкой, знайте: это — одно из тех многих изобретений, которыми прославилась Россия. И которыми мы вправе гордиться. Как гордился им сам изобретатель, Николай Пирогов: «Благодеяния анестезирования и этой повязки в военно-полевой практике дознаны были нами на деле прежде других наций». И это — правда.
Источник
Николай Пирогов.
В наше время заслуги ученого измеряются в нобелевских премиях. Николай Иванович Пирогов ушел из жизни до ее основания. Иначе он, несомненно, стал бы рекордсменом по числу этих наград. Знаменитый хирург был пионером в области применения наркоза при операциях. Ему принадлежит идея накладывать гипс при переломах, до этого врачи использовали деревянный лубок. В военную историю Пирогов вошел как основатель военно-полевой хирургии. А в качестве педагога Николай Иванович известен тем, что добился отмены телесных наказаний в российских школах (это произошло в 1864 году). Но и это еще не все! Самое оригинальное изобретение Пирогова – институт сестер милосердия. Именно благодаря ему больные и раненые получили самое целебное лекарство – женское внимание и заботу, а прекрасные дамы обрели стартовую площадку для триумфального шествия эмансипации по всему миру.
Как возник такой самородок? В результате сочетания каких факторов сформировался настолько разносторонний человек?
Пирогов коренным преобразил мировую хирургию.
Фото: РИА Новости
Будущий реформатор российской медицины родился 13 ноября 1810 года в семье военного чиновника Ивана Ивановича Пирогова. Понятие многодетная семья в те времена трактовали несколько иначе. В доме Пироговых появилось на свет 14 детей! Правда, младенческая смертность в то время была велика, поэтому выжили только шестеро. Николай был самым младшим из них. Пироговы жили зажиточно. Их дом не пострадал во время пожара Москвы, приключившегося во время нашествия Наполеона. Отец Иван Иванович, служивший казначеем продовольственного депо в чине майора, получал хорошее жалованье. Поскольку многочисленное потомство Пироговых периодически хворало, частыми гостями в доме были врачи. В частности, профессор МГУ Ефрем Осипович Мухин, который стал кумиром юного Николая. Игра в больного и пациента была одной из самых популярных в кругу Пироговых-младших.
Когда Коля подрос, его определили в частный пансион Кряжева – престижное столичное учебное заведение. Однако окончить полный курс будущий крестный отец русской хирургии не смог. Неожиданное несчастье поставило семью на грань разорения. Подчиненный отца повез на Кавказ большую сумму казенных денег – 30 тысяч рублей – и по дороге пропал. Растрату повесили на Пирогова. По решению суда все имущество майора, было описано и продано с торгов. Семья погрузилась в нищету. Доучивать Колю было не на что. Знакомый отца профессор Мухин (тот самый. – Авт.) предложил оригинальный выход: поступать в Московский университет, не дожидаясь окончания школьного курса. Правда, Николаю было всего 14 лет, а в университет принимали только с 16. Пришлось подделать документы, приписав абитуриенту 2 недостающих года. Зато вступительные экзамены будущий корифей сдал на отлично.
После Крымской войны великий ученый впал в немилость у царя Александра II. Самодержцу не понравился диагноз, который Пирогов поставил системе государственного управления.
Вскоре отец Николая умер. Мать с детьми была вынуждена продать дом и скитаться по съемным углам. Страшная нужда, в которую попали родные, заставляли студента Пирогова прилагать титанические усилия, чтобы помочь семье выбиться из нищеты. Уже в 26 лет он стал профессором медицины. О его талантах врача ходили легенды. В те времена главным в работе хирурга была быстрота: поскольку операции проходили без обезболивания, требовалось закончить все в считанные минуты, иначе пациент мог умереть от болевого шока. Так вот Пирогов был одним из рекордсменов – ампутацию бедра или удаление камня из мочевого пузыря он производил за 1,5 – 3 минуты! Однако виртуоз прекрасно понимал, что отсутствие обезболивания тормозит развитие хирургии. В арсенале медиков был очень примитивный набор операций на конечностях и поверхности тела. Болезни, требующие серьезного хирургического вмешательства, относились к категории неизлечимых.
Сразу несколько врачей по обе стороны океана боролись за приоритет в области применения обезболивающих при операции. 16 октября 1846 года американский стоматолог-ортопед Томас Мортон провел первую удачную операцию по удалению опухоли челюсти под наркозом. Спустя несколько месяцев ноу-хау дойдет и до России, но и региональная пальма первенства будет принадлежать не Пирогову, а его коллеге Федору Иноземцеву. Николай Иванович проведет свою операцию по удалению молочной железы у больной, страдавшей онкологическим заболеванием, спустя неделю после Иноземцева – 14 февраля 1847 года. Почему же именно Пирогова называют крестным отцом наркоза?
Дело в том, что Пирогов затмил конкурентов, коренным образом преобразив хирургию. Благодаря его энергии эта новинка – обезболивание – в кратчайшие сроки стала неотъемлемой частью медицины. Уже летом 1847 года Пирогов вошел в историю как первый врач, применивший эфирный наркоз на поле сражения. Во время полуторамесячной осады русской армией аула Салты он провел около сотни операций с эфирным наркозом. Причем большая часть из них были публичными: Пирогов хотел убедить других раненых, что не надо бояться боли при операции. Он оперировал и раненых казаков и горцев. Последние поначалу с недоверием относились к наркозу. Однако Пирогов заверял, что при вдыхании эфира правоверный переносится в рай, где блаженствует в обществе гурий. Наблюдая, как раненые не чувствуют боли при операциях, солдаты уверовали, что Пирогов может все. Были случаи, когда ему приносили тела с оторванными головами, надеясь, что всемогущий доктор сможет пришить их и вдохнуть жизнь.
Бесценный опыт Пирогова, приобретенный во время Кавказской войны, особенно пригодился России, когда русская армия в Крыму подверглась нападению объединенной коалиции, в которой участвовали Великобритания, Франция, Турция и Сардиния.
Здесь Пирогов впервые применил гипсовые повязки для фиксации переломов конечностей. Эта идея ему пришла в голову в мастерской знакомого скульптора Николая Степанова. Наблюдая за работой художника, он обратил внимание, как быстро твердеет податливый гипс. Изобретение гипсовых повязок спасло жизнь и здоровье десятков тысяч людей. Поскольку в те времена фиксировать неподвижно сломанные кости не умели, очень часто конечности срастались неправильно, и человек оставался калекой на всю жизнь. В худшем же случае из-за нагноения приходилось ампутировать конечность. У Пирогова же количество таких ампутаций было сведено к минимуму. Стоит отметить, что в осажденном Севастополе Пирогов и его помощники провели более 10 тысяч операций, большая часть из них совершена под наркозом.
Именно на Крымскую войну пришелся дебют Крестовоздвиженской общины сестер милосердия. Это первое в мире женское медицинское формирование по оказанию помощи раненым во время войны. Они ухаживали за ранеными в госпиталях и спасали их прямо на поле боя. Из 120 медсестер, которые работали в Севастополе, 17 погибли во время исполнения своего долга.
Позднее известный юрист Анатолий Кони писал: «Россия имеет полное право гордиться своим почином. Тут не было обычного заимствования «последнего слова» с Запада – наоборот, Англия стала подражать нам, прислав под Севастополь мисс Найтингель со своим отрядом».
Таким увидел знаменитого хирурга художник Илья Репин.
После окончания Крымской войны Пирогов удостоился аудиенции императора Александра II. Хирург, ставивший во главу угла интересы дела, пренебрег правилами придворного этикета. Он напрямую высказал самодержцу, что главные причины поражения – это отсталость России, продажность чиновников и бездарность верховного командования.
Александру этот «диагноз» был неприятен, и с тех пор Пирогов находился в опале. Николай Иванович был направлен в Одессу на должность попечителя Одесского и Киевского учебных округов. Именно на этом поприще Пирогов поднял вопрос о запрете телесных наказаний в школах. Он считал, что розги унижают ребенка, приучают к рабскому повиновению, основанному на страхе, а не на осмыслении своих поступков. Добиться отмены этой варварской практики удалось уже после отставки Пирогова с государственной службы.
Осенью 1859 года в Киеве Николай Иванович открыл первую воскресную школу. О своем начинании доложил Александру II. При этом Пирогов высказал модную сегодня мысль, что образование должно выполнять роль социальных лифтов, чтобы люди талантливые вне зависимости от социального происхождения, национальности и материального положения имели возможность получать высшее образование. Александр в негодовании разорвал письмо академика и произнес: «Этот лекарь хочет открыть в России университетов больше, чем кабаков!» Вскоре Пирогов был уволен с государственной службы.
В расцвете своих жизненных сил и таланта гениальный ученый вынужден был ограничиться частной практикой. Врач уединился в своем имении «Вишня» неподалеку от Винницы. Лечиться к Пирогову стекались со всей России тысячами. Сам он, будучи к этому времени почетным членом пяти Академий наук, часто выезжал в Европу с лекциями.
Лишь в 1877 году, когда грянула Русско-турецкая война, Александр II вспомнил о Пирогове и попросил его заняться организацией медицинской службы на фронте. Николаю Ивановичу тогда исполнилось 67 лет.
Он ушел из жизни четырьмя годами позже. Диагноз «рак верхнего неба» Пирогов себе поставил сам. А потом с интересом наблюдал, как светила медицины безуспешно пытались определить болезнь… Это был его последний практический урок для учеников. О том, что учитель все знал о своей неизлечимой болезни, они узнали только из его предсмертной записки.
Источник