Философия и мировоззрение на переломе читать

Вместо предисловия 5

Раздел I. Философия — наука — культура — общество 29
В. И. ЛЕНИН. О значении воинствующего материализма 30
B. И. ЛЕНИН. К вопросу о диалектике 37
Л. Д. ТРОЦКИЙ. Письмо в редакцию журнала «Под знаменем марксизма» 41
И. А. ИЛЬИН. Философия и жизнь 43
М. М. РУБИНШТЕЙН. Жизнепонимание — центральная задача философии 61
Н. А. БЕРДЯЕВ. Воля к жизни и воля к культуре 73
Г. Г. ШПЕТ. Историзм и новая философия 84
Б. В. ЯКОВЕНКО. Мощь философии 88
М. Н. ЕРШОВ. Влияние личности философа на философское построение 103
Б. В. ЯКОВЕНКО. Значение и ценность русского философствования 106
М. Н. ЕРШОВ. Философское будущее России 112
C. Л. ФРАНК. Понятие философии. Взаимоотношение философии и науки 119
И. К. ЛУППОЛ. Рецензия на книгу С. Л. Франка «Введение в философию в сжатом изложении» 123
И. И. ЛАПШИН. Творческая деятельность в философии 127
Н. О. ЛОССКИЙ. Умозрение как метод философии 143
Л. И. ШЕСТОВ. Неопровержимость материализма 150
П. С. ЮШКЕВИЧ. О сущности философии 151
И. А. БОРИЧЕВСКИЙ. Наука и философия 168
С. П. КОСТЫЧЕВ. Натурфилософия и точные науки 175
B. И. ВЕРНАДСКИЙ. Научное мировоззрение 180
C. К. МИНИН. Философию за борт! 203
В. РУМИЙ. Философию за борт? 209
В. В. АДОРАТСКИЙ. Об идеологии 214
Э. С. ЕНЧМЕН. Наука и философия — эксплуататорская выдумка 224
Н. И. БУХАРИН. Енчмениада 232
В. Н. ИВАНОВСКИЙ. Понятие философии. Структура философии 243
Э. Л. РАДЛОВ. О марксистской философии 254
A. ТАЛЬГЕЙМЕР. О предмете диалектики 256
B. Н. САРАБЬЯНОВ. Назревший вопрос 259
И. И. СКВОРЦОВ-СТЕПАНОВ. Марксистская философия и естествознание 276
Я. Э. СТЭН. Об ошибках Гортера и тов. Степанова 280

Раздел II. Философия и религиозное мировоззрение 289
Диспут А. В. Луначарского с митрополитом А. И. Введенским 21 сентября 1925 года 290
С. Л. ФРАНК. Философия и религия 319
А. И. ВВЕДЕНСКИЙ. Судьба веры в Бога в борьбе с атеизмом 335
Ф. А. СТЕПУН. Миросозерцательное истолкование понятий жизни и творчества 352
Л. И. ШЕСТОВ. Признавал ли хоть один философ Бога? 359
Е.М. ЯРОСЛАВСКИЙ. Можно ли прожить без веры в бога? 373

Раздел III. Философские проблемы бытия 381
Л. И. ШЕСТОВ. Идеальное и материальное 382
А. И. ВВЕДЕНСКИЙ. Метафизика и ее задачи. Истинное и кажущееся бытие 383
Н. О. ЛОССКИЙ. Материя в системе органического мировоззрения 387
Г. И. ЧЕЛПАНОВ. Первоначало бытия 391
С. А. АСКОЛЬДОВ. Время онтологическое, психологическое и физическое 398
Н. А. БЕРДЯЕВ. Время и вечность 402
Л. РУДАШ. Материя в философском и естественнонаучном понимании 410
A. А. БОГДАНОВ. Системная организация материи 422
Б. М. ЗАВАДОВСКИЙ. Рецензия на книгу С. П. Костычева «О появлении жизни на Земле» и книгу В. И. Вернадского «Начало и вечность жизни» 436
И. Е. ОРЛОВ. Случайность, причинность и необходимость 442
Б. М. ГЕССЕН. Объективный характер вероятности 454
С. А. ЯНОВСКАЯ. Определение количества. Об экстенсивном и интенсивном количестве 467
B. Н. САРАБЬЯНОВ. Качество с точки зрения практического подхода 484
И. И. АГОЛ. Эволюция как творческий, созидательный процесс 492
А. М. ДЕБОРИН. Развитие и противоречия 498

Примечания 505
Биографические справки 512

Вместо предисловия

Составитель и автор вступительной

статьи доктор философских наук,

профессор П. В. Алексеев

Настоящее издание имеет целью ознакомить читателей с философскими идеями 20-х гг., с теми дискуссиями по мировоззренческим вопросам, которые проходили в те годы и привлекали внимание думающей общественности не только в нашей стране, но и во всем мире. Русская философская мысль, независимо от того, где находились ее представители — на родной земле или за рубежом, — являлась одним из центров интеллектуальной жизни.

Предлагаемые тексты демонстрируют прежде всего многосторонний охват проблем философии и по большей части глубокое, фундаментальное их раскрытие, которое, надо признать, нередко может поразить современных читателей своей оригинальностью. Мы не будем излагать содержание и комментировать помещаемые здесь тексты — их нужно самостоятельно продумать, понять, прочувствовать. Все они необычайно индивидуальны и рассчитаны на диалог со свободно мыслящим человеком, который найдет тут размышления о новой социальной действительности, о революции и общественном прогрессе, о смысле жизни, о нравственности, религии, о законах и структуре мира, о свободе и необходимости, об истине и заблуждении, о системном методе и герменевтике, о бессознательном и сознании, о психике человека, евгенике, генетике, о теории относительности и многих, многих других проблемах, волновавших людей в 20-х гг. и ныне порой обретающих еще большую актуальность. Вокруг этих проблем разгорались страстные споры, втягивавшие в свою орбиту множество участников.

Философия больше, чем какая-либо другая область знания, нуждается в дискуссиях. Где нет свободы дискуссий, там нет и подлинной философии. Двадцатые годы — яркий тому пример. Обстановка первых послеоктябрьских лет, не скованная еще цепями административно-бюрократического произвола, стимулировала появление многих оригинальных философских идей, призванных «очеловечить» общество и самого человека.

Не задаваясь целью проследить в данной вступительной статье все дискуссии того времени, остановимся на нескольких из них, причем затронем лишь главные их аспекты, основные позиции участвовавших в обсуждении сторон. Это поможет читателю, как мы надеемся, лучше, а главное — самостоятельно разобраться также в других вопросах.

Итак, рассмотрим некоторые из главных философских дискуссий, в ходе которых сталкивались различные взгляды, своеобразные точки зрения. Одна из них, зародившаяся еще в прошлом, — о природе и специфике философского знания, об отношении философии к науке, искусству, идеологии. Является ли философия наукой или же относится к другим формам общественного сознания? Чего в ней больше: личностного видения мира и человека или же безличностной констатации действительности?

Мы вправе говорить об общечеловеческом характере философского знания, причем не только в далеком прошлом, но и в XX в. Предмет философских концепций нашего столетия, в том числе и разнообразных систем 20-х гг., один и тот же в своей основе. Между ними имеется определенная предметная преемственность. Однако многоаспектный и разноуровневый характер предмета философии создает предпосылку и для разнообразия философских концепций. Каждой из них присущ свой, специфический предмет, несводимый к тому, который выявлен лишь в итоге многовекового развития философии, свое специфическое понимание характера последней, перспектив ее развития, особенностей ее языка, связей с другими науками и т. д.

Такое противоречивое сочетание общечеловеческого и партикулярного мы находим в многообразных концепциях философов 20-х гг. Весьма любопытной и своеобразной является, например, трактовка философии П. С. Юшкевичем, который активно выступал против сциентизации философского знания, ведущей к растворению философии в общих выводах «положительных наук». Он считал, что научные понятия («сила», «энергия» и т. п.) определенны и однозначны. Относя к ним и понятие «материя», Юшкевич видел в них только логический смысл, чисто познавательный феномен с раз и навсегда установленным значением с резко очерченными контурами. Не то — философские понятия. «Они какие-то мерцающие, точно звезды, то сжимающие свой пучок света, то снова разжимающие его. Они полны намеков и обетований: «сущее», «бытие», «становление», — это не сухие отвлеченные термины логики, это — сложные символы, под которыми, помимо их прямого смысла, скрывается еще особенное богатое содержание. И если научное понятие можно сравнить с деловой бумагой, то философское похоже на поэтическое произведение с его метафорами и уподоблениями»[1]. Коренные философские понятия суть всегда понятия-образы, понятия-эмоции. Они двучленны, биполярны, и достаточно отсечь их образно-эмоциональную сторону, чтобы в них перестал течь философский ток и чтобы они превратились в немерцающие термины науки.

Философию от науки отличает не предмет исследования: наука также способна восходить в своих обобщениях до мира в целом. Главное в том, что философия не есть вовсе чистое познание, она подходит к миру совсем иначе, чем наука. Ее корни заложены не в уме, а в душевной жизни, в переживаниях, часто в глубине бессознательного. В философии интимное «я» оказывается лицом к лицу со Вселенной. Человек спрашивает: какое место занимаю в этом мире «я», не я — купец, воин или другой какой-нибудь занумерованный и заэтикетированный член общества, а «я» во всей совокупности своих сокровенных помыслов и желаний, «я», говорящий как равный с равным во Вселенной? В философском миросозерцании происходит приобщение личности, разбившей оковы социального автоматизма, к мировому целому. Философия есть исповедь интимного «я», принявшая форму повествования о мировом «Всём».

Отмеченная специфика философского знания обусловливает многообразие философских построений и постановку вопроса об их общезначимости. «Стремиться к единой, имеющей принудительность объективного знания, метафизической доктрине, — говорит далее П. С. Юшкевич, — значит проглядывать особенности структуры философии, совсем не сходной с строением науки. В философии следует отличать ядро ее, философскую интуицию, питающуюся у источника нашего интимного «я», и ее оболочку, философскую надстройку познавательного типа, призванную выявить и оправдать эту интуицию. Наукообразность этой надстройки создает иллюзию о научном характере вообще философии… Объединение философии следовало бы поэтому начинать не с верхушек, а с корней, т. е. надо было бы свести различные интуиции друг к другу, а затем к одной основной, универсальной интуиции… Но рассчитывать на такое слияние интуиции значит представлять себе чересчур упрощенно наш внутренний мир. Это по существу все равно, что думать, будто наступит такая пора, когда у всех людей станет одинаковый темперамент…»[2]

Акцентирование внимания на личностной эмоциональной стороне философского творчества (а эта сторона действительно присуща философии) имело своим следствием, как видим, перевод Юшкевичем познавательно-логического аспекта философии в разряд надстроечных конструкций. Философия в значительной части своего содержания переставала быть общезначимым знанием.

Несколько иной подход демонстрировала концепция, выдвинутая еще до революции и разрабатываемая в 20—30-е гг. В. И. Вернадским. Он принимал взгляд на философию как на размышляющее знание, связанное с переживаниями мира личностью, с пониманием смысла явлений. «В философском творчестве, — отмечал он, — всегда выступает вперед углубление человека в самого себя, всегда идет перенос индивидуальных настроений наружу, выражение их в форме мысли. При необычайном разнообразии индивидуальностей и бесконечности окружающего мира каждое такое самоуглубление неизбежно дает известные новые оттенки, развивает и углубляет различным образом разные стороны бесконечного. Во всякой философской системе безусловно отражается настроение души ее создателя. Философские системы как бы соответствуют идеализированным типам человеческих индивидуальностей, выраженным в формах мышления. Особенно резко и глубоко сказывается такое их значение в даваемой ими конкретной жизненной программе, в текущем их мировоззрении. Пессимистические, оптимистические, скептические, безразличные и т. п. системы одновременно развиваются в человеческой мысли и являются результатом одного и того же стремления понять бесконечное»[3].

Непосредственное выражение внутреннего мира философа в его концепции роднит философские системы с произведениями искусства. Великие создания философского мышления никогда не теряют своего значения. Рост философской мысли, исходя из положений старых систем и развивая их, в то же время как бы раскрывает в них новые и глубокие стороны. Как отмечал В. И. Вернадский, в системах Платона, Аристотеля, Плотина и других мыслителей немало с нынешней точки зрения неверного, ошибочного, но в целом они не в прошлом. И теперь можно вдумываться в эти системы, читать эти произведения, находя в них новые черты, такие отпечатки истины, такие отражения бесконечного бытия, которые нигде, кроме них, не могут быть найдены; они глубоко индивидуальны. В этом отношении философия не наука.